Что
мы делаем когда что-то затрагивает нас до глубины души, когда эмоции
захлестывают и невозможно подобрать название чувствам, переполняющим нас? Тогда
на наших глазах появляются слезы – через них очищается душа человека, об этом
хорошо написано у Серафима Саровского… На то мы и люди…
Восьмое
марта,раннее утрою.Будильник
зазвенел и, даже не успев как следует начать свою песню,умолк под нажимом моего пальца.Почти в темноте я оделся,тихо прикрыл входную дверь и вышел на улицу.Едва стало светать.
Не сказал бы,
что погода была весенней,-
ледяной ветер так и норовил забраться мне под куртку.Подняв воротник и спрятав в него лицо , я
быстро шел к рынку.Еще неделю назад я решил:никаких роз, только весенние цветы.Праздник же весенний,вот пусть и будут на столе первые вестники
пробуждения в природе!
Прямо у
входа на рынок стояла огромная корзина с очень красивыми весенними цветами.
Мимозы были восхитительныярко-желтые,
с притягательной силой. Я ощутил прилив энергии и понял: это именно то, что мне
нужно.
-А где
продавец?-спросил я, пряча руки в карманы.Только сейчас я почувствовал, какой ледяной ветер,
хотя на улице уже вступала в свои права весна.
-А ты
сынок, подожди, она отошла ненадолго, сейчас вернется, -сказала тетка, торговавшая
по-соседству солеными огурцами.
Я стал в
сторонке, закурил и начал даже чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются
мои женщины, жена и дочка.
Напротив
меня стоял старик. Сейчас уже не смогу сказать, что именно привлекло меня в его
облике. Старорежимный плащ фасона 1965 года, на котором не осталось места,
которое не было бы зашито… Но этот штопаный-перештопаный плащ был чистым. Брюки,
такие же старые, но до безумия наутюженные… Ботинки начищены до зеркального
блеска, но что не могло скрыть их возраста. Один ботинок был перевязан
проволокой. Я так понял, что подошва от него просто отвалилась. Из-под плаща
выглядывала старая, почти ветхая рубашка, но и она была чистой и выглаженной.
Лицо? У него было обычное лицо старого человека, вот только во взгляде - что-то
непреклонное и гордое несмотря ни на что. Сегодня был праздник, и уже понял,
что дед не мог быть небритым в такой день. На его лице виднелся с десяток
порезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты…
Деда
трусило от холода, его руки были синего цвета, но он стоял на ветру и ждал.
Какой-то нехороший комок подкатил к моему горлу. Непонятное чувство тронуло мою
душу.
Я начал
замерзать, а продавщицы все не было.
Я продолжал
рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, а просто
старый, измученный бедностью и возрастом человек. И еще я просто явно
почувствовал, что дед стесняется теперешнего своего положения за чертой
бедности. Непонятное чувство усиливалось.
К корзине
вернулась продавщица. Дед робким шагом двинулся к ней. Я тоже подошел ближе.
Дед
приблизился к продавщице, я остался чуть позади него.
- Хозяюшка…милая,
а сколько стоит одна веточка мимозы? – непослушными от холода губами спросил
дед.
- Так, а ну
вали отсюда, алкаш! Попрошайничать надумал? Давай, вали, а то! – прорычала
продавщица на деда.
- Хозяюшка,
я не алкаш, да и не пью вообще, мне бы одну веточку.… Сколько она стоит? – тихо
спросил дед.
Я был
позади него, чуть сбоку. И видел, что у деда в глазах стояли слезы…
- Одна?! Да
буду с тобой возиться, алкашня, давай, вали отсюда! -рыкнула продавщица.
- Хозяюшка,
ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, - так же тихо сказал дед.
- Ладно,
для тебя, алкаш, пять гривен ветка, - с какой-то ухмылкой сказала продавщица.
На ее лице проступила ехидная улыбка.
Дед вытащил
дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало три бумажки по гривне.
- Хозяюшка,
у меня есть три гривны, может, найдешь для меня веточку на три гривны? – как-то
очень тихо спросил дед. Я видел его глаза. До сих пор я никогда не встречал
столько тоски и боли в глазах мужчины.
Деда
трусило от холода, как лист бумаги на ветру.
- На три
тебе найти, алкаш? Га-га-га, сейчас я тебе найду, - уже прогорланила
продавщица. Она нагнулась к корзине и долго в ней ковырялась. – На, держи,
алкаш, беги к своей алкашке, дари, га-га-га! – дико захохотала эта дура.
Дед пытался
другой рукой придать этой ветке божеский вид, но та, не желая выпрямляться,
ломалась пополам, и цветы смотрели в землю…На руку деда упала слеза… Дед держал
сломанный цветок и лакал.
Волна
постепенно накрывала меня, непонятное ощущение, которое прокатывалось по телу,
сменилось вдруг обостренным чувством несправедливости, подступили гнев и
агрессия, с которыми я уже не мог справится.
- Слышишь,
ты, с**а, что ж ты делаешь? – начал я, пытаясь сохранить остатки спокойствия и
не заехать продавщице по голове кулаком, хотя где-то в глубине души чувствовал,
что не следует ее судить – так воспитана, жизнь такая… Да и алкашей, поди, ей
тоже много попадается…
Видимо, в
моих глазах был что-то такое, что продавщица как-то побледнела и даже
уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как мышь на удава и молчала.
- Дед,
подожди, - сказал я, взяв деда за руку. Я был полон решимости и не совсем
отдавал себе отчет своих действиях и словах.
-Ты, курица
тупая, сколько стоит твоя корзина? Отвечай быстро и четко, чтобы я не напрягал
слух, - тихо, но очень внятно прошипел я.
- Я не
знаю, - промямлила продавщица.
- Я
последний раз у тебя спрашиваю, сколько?!
- Наверное,
сто гривен, - сказала продавщица.
Все это
время дед непонимающе смотрел то на меня, то на продавщицу.
Я кинул ей
по ноги купюру, вытащил из корзины все цветы и протянул их деду.
- На, отец,
бери и иди поздравляй свою жену, - сказал я.
Слезы, одна
за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал,
просто молча плакал…
У меня
самого слезы стояли в глазах, и комок в горле все еще не отпускал.
Дед мотал
головой в знак отказа и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку.
- Хорошо,
отец, пошли вместе, - сказал я и взял деда под руку.
Я нес
цветы, дед – свою ветку, мы шли молча. По дороге я потянул деда в гастроном,
купил торт и бутылку красного вина. И тут вдруг вспомнил, что так и не купил
себе цветы.
- Отец,
послушай. У меня есть деньги, эти 100-150 гривен не играют для меня роли, а
тебе с поломанной веткой идти к жене негоже, сегодня же Восьмое марта. Бери
цветы, вино и торт и иди к ней, поздравляй. Прими, это лучшее, что я могу
сделать для себя и своих близких.
Слезы текли
по щекам деда и падали на плащ, у него задрожали губы. В его глазах были немая
благодарность и частичное не понимание настоящности момента.
Больше я на
это смотреть не мог. Я буквально силой впихнул в руку цветы, торт и вино,
развернулся и, вытирал глаза, сделал шаг к выходу.
- Мы… мы…
сорок пять лет вместе… Она заболела… Я не мог ее оставить сегодня без подарка,
- тихо сказал дед. – Спасибо тебе…
Я знал, что
дед принял мой подарок ему и его супруге. Я ощущал, что теперь уже навсегда
стану другим, что-то пробудилось во мне, и это уже нельзя будет игнорировать.
Слезы сами текли из моих глаз…